Правнучка князя ДОЛГОРУКОВА Александра фон АРНИМ: «Основная масса людей в России живет тяжело — неужели им это нравится? Если да, то мне сложно понять, как можно быть такими идиотами»

Лена ГЕНДЕЛЬМАН. Интернет-издание «ГОРДОН»

«Я сегодня иду слушать украинскую народную музыку. Концерт трио бандуристов в Киле. Поэтому смогу уделить вам всего два часа», — такими словами встретила меня баронесса Александра фон Арним.

Договориться с ней об интервью было непросто. День у нее расписан по минутам. Недавно баронессе фон Арним исполнилось 80 лет, но она не собирается на покой: очень активно помогает беженцам, собирает вещи для бездомных, занимается благотворительностью, участвует в культурной и общественной жизни деревенской общины, расположенной недалеко от Киля — столицы немецкой земли Шлезвиг-Гольштейн.

«НЕСМОТРЯ НА АРИСТОКРАТИЧЕСКОЕ ПРОИСХОЖДЕНИЕ, ВСЕ МОИ РОДСТВЕННИКИ МНОГО РАБОТАЛИ»

— Я знаю, что ваша бабушка была родом из России, а вам доводилось там бывать?

— Я никогда не была в России и очень сожалею об этом, потому что, как мне кажется, унаследовала от бабушки частичку русской души. Мою бабушку звали Ольга Долгорукова. Ее отец, князь Александр Сергеевич Долгоруков, — обер-гофмаршал, обер-церемониймейстер на коронации Александра III, член Государственного совета Российской империи. Со слов бабушки знаю, что человек он был непростой — сегодня сказали бы, страдал депрессией.

Женат Александр Сергеевич был на Ольге Петровне Шуваловой — правнучке Софии Глявоне, во втором браке — Потоцкой, в честь которой в Умани был заложен легендарный парк «Софиевка». Всего в семье было шестеро детей — четыре дочери и двое сыновей.

Моя бабушка Ольга очень любила свой родной Санкт-Петербург, но любовь к красавцу-офицеру — военному атташе австрийского посольства — оказалась сильнее. Гуго фон Дитрихштейн, так звали моего деда.

Отец Гуго — граф Александр фон Менс­дорф-Пули — был кузеном английской королевы Виктории, также состоял в родстве с российской императрицей Анной Федоровной. Венчались молодые в русском православном храме Преображения Господня в Баден-Бадене. Я была там. В церкви есть памятная доска, которая увековечила это событие. Родовое же поместье Гуго находилось в Южной Моравии — это замок Дитрихштейн в городе Никольсбурге, сегодня он называется Микулов. Там родилась моя мать.

Атмосфера дома, в котором рос и воспитывался дед, была необычайно прогрессивной и даже либеральной. В Никольсбурге в то время находились одна из самых больших еврейских общин в Европе и один из крупнейших культурных центров европейского иудаизма. Дитрихштейны дружили и тесно общались со многими еврейскими интеллектуалами и бизнесменами.

В 1917 году в России произошла революция. Моя бабушка очень тяжело переживала это событие. Многие из ее родственников были убиты, некоторым удалось эмигрировать. В Австрии она никогда не чувствовала себя дома, всей душой рвалась на родину, в Россию. Но после революции это стало невозможно, и ее душевные силы были подорваны.

В семье Долгоруковых были еще три сестры. Я хорошо их помню. Софья, в замужестве графиня Ферзен, содержала в Риме пансион для русских эмигрантов. В моей памяти она осталась очень энергичной, жизнерадостной и никогда не унывающей женщиной. Я сама какое-то время жила в ее пансионе. Он находился в старом, слегка запущенном здании «со следами былой красоты», но там было уютно, а плата за жилье — чисто символическая. Многие беженцы из России долгие годы находили там стол и кров.

Больше всех я любила другую свою тетку, которую звали Варенька Кочубей. Настоящая толстовская героиня. Она была очень религиозной и вслед за своим кумиром — Львом Николаевичем — преклонялась перед русским патриархальным бытом и русским крестьянством. И на дух не переносила все, что было связано с так называемым высшим светом. Несмотря на то что была очень набожной, обладала прекрасным чувством юмора и хорошо знала, чего хочет от жизни.

В эмиграции моя тетка стала чем-то вроде семейного психолога и помогала несчастным семьям обрести душевное равновесие. Со временем она достигла успеха на этом поприще. Богатые люди вызывали ее, как скорую помощь. Заказывали ей билет на самолет, и она летела туда, где требовалось ее участие. В большинстве случаев «лечение» проходило успешно. И удавалось ей это за счет сердечности, ума, чувства юмора и веры в Бога. Хотя самой ей в браке не повезло. Поначалу была любовь, а затем муж ее начал играть, проиграл все сбережения и вскоре умер в нищете.

Братьев бабушки — Сергея и Петра — я знаю хуже. Петра никогда не видела, он умер до моего рождения. Знаю только, что одно время он был женат на Софье Алексеевне Бобринской — одной из первых русских авиатрисс. В эмиграции, в Париже, она работала водителем такси. Все мои родственники не сидели сложа руки, а всегда много работали, несмотря на аристократическое происхождение.

Третья сестра бабушки — Мария — вышла замуж за князя Георгия Ивановича Трубецкого, генерал-лейтенанта свиты Его Императорского Величества. В 1918 году он был арестован большевиками, но вскоре освобожден. Им с Марией удалось бежать во Францию. В 1926 году Георгий Иванович умер, а Мария, или Мари, как называли ее в семье, окунулась в работу. Она сотрудничала с одним из православных храмов в Париже. Поддерживала русских эмигрантов морально и материально. Учредила стипендию, которая давала возможность способным молодым людям получать хорошее образование.

Ее наследники живут во Франции и в Нью-Йорке, они все работают, очень успешны и прекрасно интегрированы в эту жизнь. Не зацикливаются на прошлом, хотя чтят традиции семьи. Знают, что их корни в России, но они граждане мира. Я считаю, это правильно. Иначе жизнь была бы контрпродуктивной. Молодые обязаны знать свои истоки, но должны жить настоящим.

— Вы часто виделись с бабушкой?

— Нет, не часто. Она умерла в 1946 году в Австрии, была похоронена на кладбище в Китцбюэле. Мы в это время жили в Чехословакии, границы были закрыты, и у нас не было возможности видеться.

Мне она запомнилась серьезной пожилой дамой, очень печальной. Ничего общего с добродушной бабушкой-говоруньей из русских сказок. Жила довольно скромно, была очень набожной. Впоследствии ее прах мы перенесли на кладбище Хитцинг в Вене. Там же покоятся мои мать и сестра. Я навещаю их всех, когда приезжаю в Австрию.

«МЫ ПОСТОЯННО ДУМАЛИ О ПОБЕГЕ ИЗ ЧЕХОСЛОВАКИИ. ЛЕГАЛЬНО УЕХАТЬ НЕ МОГЛИ, ГРАНИЦА БЫЛА ЗАКРЫТА»

— Как вы оказались на территории социалистической Чехословакии и какой была ваша жизнь в этой стране?

— Мы жили в Южной Моравии, но родилась я в Праге, куда моя семья и бежала за неделю до того, как пришли русские. Сняли квартиру в доме у одного из пражских адвокатов, я, две мои старшие сестры и мать жили в двух комнатах. Топили углем, но в одной из комнат стоял рояль, что нас отчасти примиряло с теснотой и непростым бытом. Хозяин квартиры и его жена были сердечные и доброжелательные люди, к нам относились хорошо. У них в доме жили 20 собак породы пекинес, и в мои обязанности входило следить и ухаживать за этими собачками, убирать за ними, кормить, водить на прогулку. Мне было всего 10 лет, и меня это порой сильно утомляло.

В Праге я два года училась в интернате при монастыре урсулинок. Преподавание было на очень высоком уровне. В 1948 году в Чехословакии произошел коммунистический путч (при поддержке СССР к власти пришла Коммунистическая партия Чехословакии. — «ГОРДОН»), и меня с тремя девочками из моего класса перевели в общеобразовательную школу в одном из рабочих районов Праги. Директриса и почти все учителя были коммунистами и считали нас четверых «злыми буржуйками».

Отношение к нам было соответственное, хотя мы не были ни высокомерными, ни злыми. Но дети умнее взрослых. Не прошло и двух недель, как они увидели, что мы обычные девочки, не хуже и не лучше их самих. Мы подружились, а затем и учителя прекратили нас третировать. Обучение в этой школе не шло ни в какое сравнение с занятиями в интернате при монастыре, зато мы постоянно ходили в походы, ездили на уборку картошки, принимали участие в рабочих бригадах, маршировали строем и пели хором песни о великом Сталине.

Жизнь в социалистической Чехословакии была для нас не только нелегкой, но и опасной. Мы постоянно думали о побеге. Легально уехать не могли, граница была закрыта. Мой брат во время войны служил в вермахте и в Чехословакии вынужден был скрываться. Моя старшая сестра вышла замуж за перуанского консула, и тот организовал побег брата на Запад. Его вывезли в Австрию в багажнике дипломатической машины, которую не проверяли на границе. Муж сестры по телефону не мог открыто сказать, как прошла операция. Все телефоны прослушивались. Но мы договорились, что если все закончится хорошо, он назовет в разговоре пароль. Когда он произнес это слово, мы были вне себя от радости.

Вторая сестра все эти годы работала во французском посольстве в Праге. Там она познакомилась с итальянцем и вышла за него замуж. Таким образом, обе мои сестры, будучи женами иностранцев, могли уехать легально. Мою мать чехи тоже готовы были отпустить. Мне же в то время исполнилось 30 лет, через полгода я должна была идти работать на фабрику или на завод. Поэтому меня не выпускали. Мама вымолила свидетельство у врача, что у меня больные легкие (отчасти это было правдой). Мне разрешили лечиться за границей, на Кубе. В Гавану мы летели с пересадкой в Вене. Там нас ждали наши родные. Ступив на австрийскую землю, мы оказались в безопасности и помахали вслед улетавшему на Кубу самолету.

Жизнь в Вене складывалась не­просто, особенно для меня. Я плохо говорила по-немецки. Моим родным языком был чешский. Я начала учиться в школе при монастыре, но мне было сложно, и не только из-за языка. Все предметы преподавались абсолютно иначе, чем в Чехословакии.

Если бы я с детства получила нужные знания, то непременно окончила бы гимназию. Но я не смогла в 15 лет нагнать все упущенное, особенно тяжело давалась латынь. И тогда моя мама определила меня в школу-интернат, которая обучала девочек вести домашнее хозяйство. В народе такие заведения шутливо прозвали «академия кнедликов» (кнедлики — лепешки, национальное блюдо чешской и словацкой кухни. — «ГОРДОН»). В школе нас учили шить, готовить, стирать, убирать и многим другим вещам, которые мне очень пригодились в жизни. Затем я поступила в колледж, где готовили секретарей-машинисток, параллельно посещала курсы английского языка и получила кембриджский сертификат.

После окончания колледжа стала работать в банке, но банковское дело меня не привлекало. Более того, я находила свою работу ужасной и думала только о том, как бы мне вырваться оттуда. И тут случилась первая после войны Всемирная выставка в Брюсселе — Expo-58. Я послала туда свое резюме, и меня пригласили на работу.

Это было замечательное время. Мы были молоды, открыты, хотели дружить, любить и познавать мир. Жаль, что через восемь месяцев все закончилось, выставка закрылась. Но я решила остаться в Брюсселе и устроилась в United States Mission to the European Communities (дипломатическая миссия США в Европейском сообществе, действовала в Брюсселе с 1961 по 1993 год, после образования ЕС была переименована. — «ГОРДОН»), где проработала три года.

Я с теплотой вспоминаю то время, хотя именно там я встретила свою первую любовь, которая оказалась несчастли­вой. Как и положено в русских романах, которые я тогда очень любила читать. Поэтому я сломя голову бежала из Бельгии в надежде забыть о своем несчастье и разочаровании. В Вену возвращаться не хотела, после Брюсселя она мне показалась чересчур спокойной и провинциальной. Выбрала Женеву. Там я работала в ILO (International La­bour Organization — Международная организация труда, специализированное учреж­де­ние ООН. — «ГОРДОН») — это такая интернациональная биржа труда. Так как у меня не было высшего образования, я работала секретарем, но работа мне нравилась.

Однажды моя подруга-ирландка пригласила меня в теннисный клуб ООН. Мы сидели с ней на террасе кафе, пили лимонад, болтали, и тут в зал вошли два молодых человека с теннисными ракетками. Они только что закончили сет. Подруга наклонилась ко мне и, кивнув в сторону одного из них, сказала: «Посмотри, какой интересный юноша...». Это был мой будущий муж.

— Я слышала, что ваша мать была знакома с Оскаром Шиндлером? Вы что-то знаете об этом?

— Моя мама очень хорошо знала его. Он часто бывал у нас одно время. Я тоже его видела, когда была ребенком. Но ни моя мама, ни тем более я не знали о том, что он спас от смерти тысячи людей в годы войны. Фильм «Список Шиндлера» стал для меня шоком. Я смотрела его в кинотеатре вместе с друзьями и долго после этого не могла прийти в себя. Мы в тот день до полуночи сидели в кафе и обсуждали все, что увидели на экране.

«Я ОЧЕНЬ НАДЕЮСЬ, ЧТО УКРАИНА ВСКОРЕ СТАНЕТ ДЕМОКРАТИЧЕСКОЙ СТРАНОЙ, НО МНЕ ЖАЛЬ, ЧТО ТАМ ТАК МНОГО КОРРУМПИРОВАННЫХ ПОЛИТИКОВ»

— Я знаю, что вы интересуетесь политикой. Что вы думаете о современной России?

— Достойно уважения, что в этой стране есть люди, которые противостоят режиму Путина. В первую очередь это погибший Борис Немцов. Я его очень ценила, и мне жаль, что его убили. Я знаю, что его дочь живет в Германии, она очень похожа на отца. Мне нравилась Анна Политковская, но ее тоже убили. За то, что не боялась говорить правду. Очень сложно выступать против режима в такой авторитарной стране, как Россия.

После того, что случилось с Политковской и Немцовым, многие просто боятся высказывать свое мнение. Но даже сейчас там есть люди, которые доказывают словами и делами, что это возможно. Pussy Riot показали всему миру, что и в современной России можно быть политически активным. То, что они свой перформанс устроили в храме, меня не­сколько покоробило, но в целом я нахожу их выступление замечательным. Они молодцы. Я считаю, что за такими людьми будущее.

Что меня приводит в ужас — это российская пропаганда. Я не понимаю тех, кто ее поглощают без какой-либо попытки включить мозги. Могу себе представить, что жители Москвы и Санкт-Петербурга поддерживают Путина, потому что в этих городах относительно нормальная жизнь. Но ведь основная масса людей в России живет тяжело, неужели им это нравится? Если да, то мне сложно понять, как можно быть такими идиотами.

Я знаю также, что очень многие восхищаются Путиным, не только в России, но и в Германии. Но я не из их числа. Это герой не моего романа. Я не думаю, что Россия заслужила такого президента. Тот, у кого руки в крови, не может быть хорошим политиком и руководить такой большой страной.

— Кто для вас является образцом политика?

— Мне очень нравится Ангела Меркель. Она часто принимает непопулярные решения, которые не поддерживает электорат, а зачастую и однопартийцы, ее много за это критикуют, но она твердо стоит на своих позициях. И мне это импонирует.

— Что вы думаете о событиях в Украине?

— А что тут можно думать? Я осуждаю любую агрессию. Аннексия Крыма со стороны России противоречит всем человеческим и международным законам и никогда не будет признана европейским сообществом.

Я очень надеюсь, что Украина вскоре станет демократической страной, но мне жаль, что там так много коррумпированных политиков. Не понимаю, почему невозможно их призвать к порядку? Я знаю, что в Украине есть люди, способные здраво мыслить, но, к сожалению, они не политики, а интеллектуалы и гражданские активисты.

Жаль, что Украина в свое время не вступила в НАТО. Хотя я думаю, что и тогда, и сейчас это было бы непросто, потому что Путин ведет себя как авторитарный деспот и сделает все возможное, чтобы этого не допустить.

Но я очень надеюсь, что рано или поздно Россия найдет компромисс между коммунизмом и царизмом, а построит свободное демократичное общество.